Похождения Исаака, часть первая

Был у меня начальник Исаак Иосифович Абрамович (таки еврей) и рассказывал, что в детстве они вытворяли. Дело было в годах примерно в начале тридцатых, а жили они тогда в городском доме, где во дворе держали разную живность: кур, овец, коз, гусей и ещё уже не помню кого.

В один прекрасный день одна еврейская семья, где жил Исаак, собралась таки в гости к другой уважаемой семье, таки евреев, а как же может быть ещё. По такому случаю была заранее приобретена коробка конфет и спрятана до поры, до времени.

Тем временем Исаак нашёл таки эту коробку, втихаря открыл и конфеты начал поедать, но фантики таки не выбросил, а предусмотрительно припрятал. Когда подошло время за день или два до похода в гости, Исаак пошёл на двор, насобирал там козий помёт, который твёрдый и по размеру как раз почти как те конфеты, обернул его в фантики, разложил в коробочку и перевязал как было ленточкой.

Никто ничего не заметил, а когда пришли в гости, конфеты скоро вскрыли, поставили на стол и когда развернули, да ещё и попробовали, то тут всё и выяснилось. По словам Исаака, был он бит за ту выходку нещадно, только выходки свои всё равно не прекратил, но это уже совсем другая история.

Похождения Исаака, часть вторая

Был у меня начальник Исаак Иосифович Абрамович (таки еврей) и рассказывал, что в молодости они вытворяли. На этот раз дело было после войны.

Исаак исхитрился раздобыть откуда-то двигатель от мотоцикла Пух, на которых, по его словам, во время войны гоняли СС. Где Исаак добыл этот многострадальный двигатель, так и осталось неизвестным, но продавать они его пошли с приятелем на рынок. И всё бы ничего, но у двигателя не оказалось одного поршня, поэтому они сделали недостающий поршень из дуба.

На рынке они таки не без труда, но нашли покупателя, который уже неизвестно для чего, но решил у них этот ими доделанный двигатель купить. Про поршень из дуба они ему, разумеется, не сказали, ожидая, что проверять никто не полезет. Но покупатель был не дурак и предложил им двигатель проверить запуском. Он присоединил к этому двигателю уже не помню что, вроде бы похожее на части мотоцикла, и завёл двигатель.

От увиденного у Исаака вспотела спина и похолодело всё остальное. Он-то знал, что там внутри болтается и ждал, когда двигатель начнёт летать, причём по их головам. Но двигатель работал! Покупатель им заплатил за двигатель, заглушил его и унёс. Как они бежали с рынка в другую сторону, Исаак подробно не рассказал, но таки быстро.

О том, что было с двигателем, так и осталось неизвестным, но вот как он смог работать с одним родным поршнем вместо двух, у меня остались только смутные догадки.

Про патиссоны с баклажанами

Дело было в годах 1981-1982, точнее не помню, только помню, что вблизи похорон Брежнева. Бабка взялась готовить баклажаны, а докупить их поручила деду по пути с работы, не хватило ей, видимо. Магазин или палатка были по пути, баклажаны были в ней точно и дел их купить было на четверть часа.

Через час позже ожидаемого появился дед, как всегда слегка выпивший, с полной сумкой кабачков и протянул её бабке. Тот разговор, который я услышал в коридоре, я запомнил на всю оставшуюся жизнь.

— Павлик, что ты купил? Я же просила купить баклажаны!

Дед сделал непередаваемое лицо: вытянул нижнюю челюсть вперёд, оттопырил нижнюю губу и кривляясь нечеловеческим образом ответил:

— Ты сказала мне купить кабачки, а я купил патиссоны!

— Но я же готовлю баклажаны! Что мне теперь делать?! Магазин уже закрылся!

— А я купил патиссоны!

— Но это же кабачки!

— Это патиссоны!

— Но ты же сам посмотри! Это же кабачки!

— Ты сказала мне купить кабачки, а я с женщиной посоветовался и купил патиссоны!

Крик уже стоял изрядный, но заканчиваться всё это не собиралось.

— Но даже если бы я тебе сказала купить кабачки, зачем ты покупал патиссоны, тем более, что купил кабачки?!

— Ты сказала купить кабачки, а я купил патиссоны. Я сделал не как вы хотели, дуры такие, а по-своему! Вы хотели купить кабачки, а я купил патиссоны!

— Но это же баклажаны! Баклажаны! Баклажаны! Ну ты посмотри! Ты хоть знаешь, как выглядят патиссоны?

— Это патиссоны. Мне так женщина сказала!

— Какая женщина тебе сказала? Какую дуру ты слушал?

— Сами вы дуры такие! Это патиссоны! Вы сказали мне купить кабачки, а я купил патиссоны! Женщина лучше вас понимает!

—А если женщина тебе скажет повеситься, ты пойдёшь и повесишься?

— Вы сказали мне купить кабачки, а я сделал по-своему и купил патиссоны. Отстаньте от меня!

Орал дед всегда возле входной двери, которая была тонкая, фанерная и с щелями, поэтому его слышал весь подъезд.

— Но зачем ты купил кабачки, если я тебя просила купить баклажаны? Зачем ты покупал патиссоны, тем более, что тебе продали кабачки? Даже если я сказала купить кабачки, зачем ты покупал патиссоны? Почему ты всегда нарочно делаешь?

— А я сделал по-своему! Вы хотели приготовить кабачки, а я купил патиссоны!

Дальше был непередаваемый крик и повторение дедом по кругу в случайном порядке одного и того же из уже ранее сказанного. Я уже не помню, чем это кончилось тогда, помню только, что продолжалось часа два и повторялось неоднократно, только это уже совсем другая история.

Про хлеб за 18 и 19 копеек

Всё в тех же 1981-1982 годах однажды бабка попросила деда по дороге домой купить хлеб за 18 копеек. Так и сказала: "Купи за 18, а за 19 не бери, его есть невозможно." Сама за хлебом завозившись на кухне с готовкой не успевала, вот и попросила.

В чём там было дело, я подробно не разбирался, но вроде хлеб за 18 выпекал один хлебозавод, а за 19 — совсем другой и несмотря на разницу в цене, тот, что дороже, был намного хуже и черствел почти сразу и вкус у него был непотребный, но это уже на любителей. Видимо, для них и пекли, а может просто ради плана.

В 20 часов приходит с работы дед и приносит аж целых два хлеба по 19 копеек. Бабка смотрит на хлеб и спрашивает:

— А что, по 18 уже не было хлеба?

— Был, а я купил по 19, чтобы вы ели хлеб за 19.

— Но его есть же невозможно! Почему ты по 18 не купил? Или он совсем был чёрствый?

— Вы хотели, чтобы я купил хлеб за 18, а я купил хлеб за 10, чтобы вы ели хлеб за 19.

— Но зачем?! — голос бабки уже сорвался на крик.

— Та ты что? Не понимаешь? Я вам купил хлеб за 19 чтобы вы ели хлеб за 19.

В разговор уже вступила тётка, ещё тогда уже основательно тронувшаяся и оравшая по любому поводу, а иногда и без всякого повода.

— Папа! Ну почему ты всё время делаешь нарочно, назло?!

— Я делаю не как вы хотите, а по-своему!

— Зачем ты купил этот хлеб?! Его же есть невозможно! Тем более, что был хлеб за 18!

— Сказала и умолкни! Я вам купил хлеб и ешьте!

Дед во время всех своих скандалов стоял всегда возле входной двери, чтобы его слышал весь подъезд на два этажа ниже и выше, а жили мы как раз на третьем этаже из пяти.

— Я так больше не могу! Этот папа нарочно делает! — тётка уже колотилась в приступе и прекратить орать не могла. Дед этим всегда пользовался.

— Пошла вон! Дура придурковатая! — дед наконец-то перешёл к обзывательствам, а за вечер он два ругательных предложения повторял редко.

— Ну зачем ты делаешь нарочно, чтобы она орала?! — бабка ещё пыталась добиться внятного на её вопрос ответа.

— Вы сказали мне купить хлеб за 18, а я купил за 19. Всё! И отстаньте от меня!

— Зачем?!

— Я делаю не как вы мне скажете, а по-своему! И отстаньте от меня!

Дальше следовал двухчасовой повтор уже сказанного в разных сочетаниях и криком. Я почти каждый день любовался на такие скандалы, но все были так увлечены криком, что на меня почти не обращали внимания.

Про лестницу, портфель и электронные лампы

Дело было примерно в 1980 году или в 1981. Тогда мой дед активно подрабатывал ремонтом телевизоров и носил с собой целый портфель, в котором лежали ПТК, паяльник, электронные лампы, многочисленные сопротивления и конденсаторы, ещё всякая мелочь и прочее. Лампы, как и полагалось у деда, лежали на самом дне портфеля.

И вот как-то раз я застаю в коридоре у двери деда с выражающим вселенскую скорбь выражением лица и вопрошающей о случившемся бабкой рядом. Дед вынимал из портфеля завёрнутые в бумажечки лампы, разворачивал, кривился, вздыхал и выкидывал почти все в кулёк рядом с портфелем. При ближайшем рассмотрении разговор между ними шёл такой:

— Павлик! Что случилось?

— Отстань! Ты не понимаешь.

Выяснилось, что дед ремонтировал телевизор у одной какой-то хорошей, по его словам, женщины, а под конец ему налили тарелку борща и налили чарку водки. Всё было бы хорошо, если бы с работы не пришёл её муж и не спросил, что это такое, а дед не начал объяснять.

А объяснял он обычно так, что понять можно было что угодно, кроме того, что он, собственно, пытается объяснить. И этот раз не стал исключением и разговор пошёл примерно так.

— А это кто за столом и почему он с тарелкой и водкой? — тут бы деду следовало промолчать или сказать коротко, что весь день чинил телевизор и проголодался, но он начал объяснять.

— У тебя жена очень хорошая! Она готовит хорошо.

— Это Павел Петрович, он телевизор сегодня делал.

— Это я понимаю, что делал телевизор, а что теперь он делает на кухне с тарелкой и с водкой?

— Это я налила, чтобы он поел, а то весь день с телевизором провозился.

— А что же ты не сказала, что он придёт, я бы тоже пораньше пришёл? — видимо, жена оставила своему мужу много оснований для подозрения её во всём, но дед влез объяснять сам.

— Ты не понимаешь! У тебя жена очень хорошая, она готовит хорошо и чарку мне налила. Не то что другие жёны! Вот она понимает!

— Та я знаю, только почему он телевизор сделал и на кухне сидит, а ты ничего мне не сказала, что гости придут?

— Ты не должен с ней так разговаривать! Она очень хорошая женщина! Она...

Что хотел ещё сказать дед, так и осталось неизвестным, а произошедшее воспроизводится по его словам.

— Он к столу кинулся, бугай такой, схватил меня в охапку, дверь открыл и меня прямо на лестницу выкинул с такой силой, что я аж через лестничный пролёт пролетел. Бо-о-о-о-же!

— Павлик! Я сколько раз тебе говорила? Павлик, не шляйся! Павлик, не шляйся! Не ходи по хаткам, не ходи по хаткам, это плохо кончится.

— Та ты не понимаешь! Всё ж  нормально было, пока этот бугай не пришёл! Я ему хотел разъяснить, а он как накинется на меня. Бо-о-о-о-о-же!

— Я тебе говорила, не шляйся, не шляйся!

— Та дослушай же! Я ему кричу, что ж ты делаешь! А он что-то мне орёт. Я ему говорю, что дай портфель забрать, а он как схватил портфель и прямо в стену мне над головой им запустил. А там на дне лампы были!

— Зачем ты шлялся по хаткам?!

— Та ты не понимаешь! Я под кровать прибор положил (тестер доисторический, ещё в деревянных ящичках такие были в годах шестидесятых), а забрать не успел. То хорошо, что я про портфель сказал, а не про прибор, а то бы он прибор тоже разбил, а лампы побились!

Продолжалось это ещё долго. Дед перебирал свои лампы и выкидывал побившиеся, которых оказалось много, бабка орала на него рядом. Через несколько дней он таки забрал у женщины оставшийся под кроватью прибор, когда мужа не было дома, но ходить по хаткам не перестал, хотя его деятельность по ремонту телевизоров денег почти не приносила.

Похождения Исаака, часть пятая

Был у меня начальник Исаак Иосифович Абрамович (таки еврей) и рассказывал, что в молодости они вытворяли. Рассказывал он мне периодически также  про выходки заместителя директора по науке — Зерцалова. А вытворял этот Зерцалов многое.

Стояло в коридоре пианино, уж не знаю для чего, а за ним по какому-то поводу сидела некая Зинаида Шкворченко. За что её невзлюбил Зерцалов, я так и не выяснил, но как-то раз она ему что-то не так сказала. Зерцалов отошёл, взял здоровенный амбарный замок и со всей силы треснул им перед носом у Шкворченко прямо по крышке пианино. Скорее всего, там лежали бумаги, а то крышка бы разлетелась. Шкворченко с копыт слетела от пережитого.

Вообще, Шкворченко доставалось от Зерцалова часто. Как-то раз она чем-то разозлила Зерцалова так, что он схватил со стола чалочный крюк и запустил в неё с такой силой, что крюк пробил гипсокартонную стенку рядом с её головой. Шкворченко — с копыт.

Но самый забавный случай произошёл у Зерцалова с Хромовым, который был фронтовиком, лётчиком и сделать против него Зерцалов ничего не мог. Абрамович как-то раз умудрился разозлить Хромова так, что тот схватился за палку, а сам Абрамович полез прятаться под стол, пока об него Хромов эту палку не сломал. Абрамович вообще любил всех разозлить, а потом спрятаться и смотреть, что будет.

В тот день Зерцалов поругался с Хромовым, а сделать против него ничего не мог. Тогда Зерцалов молча подошёл к чертёжной доске Хромова и со всей силы ударился об неё головой. Раздался грохочущий звук удара, на пол посыпались карандаши и какая-то мелочь. Хромов от увиденного — с копыт. Так Зерцалов нашёл таки способ, как сбить с копыт кого угодно.

Как мой дед чинил полотенцесушитель

Произошло это уже в 1989 году в Ивано-Франковске. События восстановлены мной по рассказам участников. В той квартире была своеобразная система отопления и полотенцесушитель в ванной сидел на отдельной трубе, а не на общей, как у меня дома. Я нигде больше такой системы не видел, но не о системе рассказ.

Дом был панельный и примерно 1960 года постройки, точнее я не помню. И вот в 1989 году закапала вода с полотенцесушителя. Дед осмотрел его трубу, трижды изогнутую, на вид один с четвертью дюйма, нашёл, что протекает на сгибе и по своему обыкновению как всегда устроил скандал с тёткой.

— Надо слесаря вызвать, пусть заварят. — тётка высказала одно из немногих её вменяемых и умных предложений, но дед уже не слушал.

— Дура! Что ты понимаешь?! Кто тебе трубу варить будет? Это же воду перекрывать надо! Ты знаешь, какие гроши надо платить?! Это же надо сварщиков сюда вызывать!

— Вызови бригаду, пусть варят.

— Пошла вон! Дура придурковатая!

Дальше дед отскоблил краску и увидел очень маленькую точку на трубе, откуда просачивалась вода. Он взял сорокаваттный электропаяльник и посредством припоя, паяльной кислоты и канифоли попытался хоть как-то запаять это место. Но запаять постоянно мокнущее железо наполненной водой трубы сорокаваттным паяльником не удавалось никак и припой не приставал к железу вообще.

Тогда деда посетила мысль, что дырочку можно заклепать и он попытался засунуть в неё медную проволочку. Через час он понял, что проволочка не лезет, а только гнётся и решил, что надо взять что-нибудь потолще, например, тонкий гвоздик.

Дед взял гвоздик и приставив к трубе принялся вколачивать его в трубу, чтобы заклепать образовавшуюся течь. По-видимому, он считал, что труба проржавела ровным отверстием, как от сверла. Попытки забить гвоздь в стальную трубу продолжались около часа. Из-за спины то и дело кричала тётка.

— Папа! Вызови слесаря!

— Дура придурковатая! Пошла вон! Идиотка! Дура сомасщедщая! Та шо ты понимаешь!

После очередного предложения вызвать слесаря дед ударил по гвоздю посильнее. Труба под гвоздём провалилась и горячая вода фонтаном ударила во все стороны. Лампочка над дверью, прямо перед пробитым изгибом трубы, всю жизнь торчавшая без плафона, от брызг воды тут же взорвалась. Скорее всего, вода попала ещё и в патрон, устроив дугу и пробки тут же перегорели. Дело было уже глубоким вечером в марте или апреле, так что квартира погрузилась в темноту, а из пробитой трубы лилась горячая вода, заливая ванную.

— Дура! Звони в аварийную! Дура! — заорал дед, пытаясь поймать брызжущую во все стороны воду тазиком.

— Ничего не видно! Фонарь надо или свечку зажечь.

— Дура! Сейчас вода к соседям потечёт! Дура, фонарь в портфеле! Дура! От соседей звони!

— Я не пойду к соседям! Где фонарик?

Пока дед скандалил и обзывался, он сообразил, что можно замотать пробитую трубу тряпкой. Поток прекратился и они смогли вызвать аварийную, чтобы те перекрыли в подвале воду. Вызвали знакомого слесаря, чтобы тот посоветовал, что делать. По их описанию, он замотал дыру чем-то вроде широкого резинового жгута и течь остановилась. Я так предполагаю, что под жгут он положил ещё и кусок резины, иначе герметичного прилегания не добиться.

После этого случая дед больше попыток ремонтировать сантехнику не предпринимал. Полотенцесушитель так и остался с обмоткой и до сих пор так и живёт. Вернуться в ту квартиру и завершить в ней начатый ремонт мне пока так и не удалось, так она и стоит пустая. О том, как дед менял бачок в туалете, может, будет отдельный рассказ.

Детские больничные страшилки

Я не знаю почему, но многие из моих одноклассников, пока я учился в четвёртом и пятом классах, очень часто попадали в больницу с гастритами, энтеритами, ещё чем-то и приносили оттуда многочисленные рассказы. Особенно забавляли рассказы о том, как пугали новичков. Цельного рассказа мне так и не удалось услышать, поэтому я собрал из многочисленных кусочков один. Посвящается бредням Чака Поланика.

Лежание с подобными заболеваниями отличалось тем, что всем по нескольку раз делали рентген брюшной полости, перед которым на ужин было ничего, а с утра на завтрак была клизма. Вот с клизмой и были связаны наиболее пугающие страшилки.

Как выяснилось, дети делятся на тех, кому клизму делали хотя бы один раз или они хотя бы представляют, что это такое и тех, кто слышит о ней впервые. Последних пугать было интереснее всего. Временами получалось почти как в анекдоте.

Вот и здесь было примерно то же самое, только надо было найти наиболее легковерную жертву розыгрыша и тогда начиналось аж целое мероприятие.

— Главное, помни, что клизма это самое страшное, что может быть, гораздо страшнее операций некоторых! Знаешь, какие бывали случаи, когда клизму делали?

— Не-е-е-е-ет... — блеял им в ответ испуганный голос.

— Кишки могут вылезти наружу! Пупок развязывается и кишки от большого давления внутри наружу через него вылезают! Жесть! Я такое один раз видел!

— А ещё, когда будешь на толчке сидеть, могут почки наружу выпасть вместе с водой. Один парень так сидел в туалете после клизмы и чувствует, что у него что-то внизу снаружи висит. Он пощупал, а это почка, оказалось, выпала и висела на чём-то. Еле потом ему обратно её заправили. А могли вообще обе почки выпасть! Прикинь!

— И главное, следи, чтобы кишки не выпали наружу вместе с водой, когда будешь на толчок садиться. У тебя будут полные водой кишки, если расслабишься и дырку сильно расслабишь то все они могут наружу выпасть. Дырочку не расслабляй и выпускай тонкой струйкой, а то все кишки в унитазе окажутся. Представляешь, как их обратно заталкивать будут?

— И когда будут заливать пупок держи обеими руками, чтобы не развязался! А язык высунь и дыши как собака часто и неглубоко, а то можешь задохнуться и не заметить.

Наступает утро и в палате появляется медсестра с клизменной грелкой. Почему надо было делать клизмы именно в палате, а не в процедурной, для меня загадка, но что рассказывали, то рассказывали. Мальчик лежит на кровати бледный и с трясущимися губами. Ему оголяют зад и едва наконечник входит в дырочку, тело вздрагивает от ужаса. Вода начинает литься внутрь, а слёзы ужаса из глаз. Помня все вчерашние наставления более опытных соседей по палате мальчик высовывает язык и начинает быстро дышать как собака, напрягаясь и сопротивляясь вливанию изо всех сил. Начинаются уговоры.

— Расслабься! Расслабься, кому говорят! И язык убери, а то прикусишь. Не дави руками на живот! Убери с него руки!

— Я за пупок боюсь! Он развязаться может!

— Не может, не ведро. Лежи спокойно, уже половина воды вошла.

— Может хватит? Я боюсь!

— Чего ты боишься? Это не капельница, воздух не попадёт, инфекция не проникнет.

— Я за кишки боюсь! Они лопнуть могут!

Вся остальная палата уже тихо угорает со меху, но виду не подаёт. Наконец грелка опустевает, наконечник вынимают и ребёнок с ужасом глядя на раздувшийся живот натягивает штаны. Идти в туалет он боится.

— Всё, было из-за чего трястись. Иди в туалет и не выпусти по дороге.

— Я боюсь! У меня на ходу наружу всё выпадет!

— Не выпадет! Ни у кого ничего не выпадает, а у тебя выпадет.

Ребёнок, осторожно держа руками раздувшийся живот, медленно, мелкими шажками, как будто внутрь него закачали взрывчатку, уходит в сторону туалета. Медсестра выходит следом за новой грелкой. В палате начинается истерический хохот.

Через пол часа мальчик возвращается и ни с кем не разговаривая злой ложится обратно на свою кровать. Снова появляется медсестра с клизменной грелкой, но на этот раз уже представления не происходит, а всё проходит молча и спокойно. Палата начинает скучать и ждать новенького.

В общем, вывод: богатая эрудиция хорошо защищает от многих дурацких розыгрышей.

Как мой дед чинил телевизоры дома

Дома у нас в годах восьмидесятых водилось много чёрно-белых телевизоров. Не торопитесь мне завидовать, все они были старые и древние, где-то дедом по-знакомству купленные. Время от времени очередной телевизор переставал нормально показывать и деда загоняли на очередной выходной домой, чтобы он телевизор привёл в рабочее состояние.

Чаще всего причина была в очередной севшей лампе или в разболтавшейся панельке на печатной плате. Иногда лампа вставлялась не в панельку, а просто в припаянные контакты, которые чаще всего и отходили. Но бывало и окисление контактов где-нибудь в ПТК или что-нибудь более сложное и тогда процесс затягивался.

Для ремонта дед надевал свои очки, делавшие его больше всего похожим на сову или филина и сняв заднюю крышку с телевизора начинал искать, что же сломалось на этот раз. Всё это было бы скучно, если бы не сопровождающие каждый ремонт скандалы. Особенно было интересно, если дед собирался что-то паять и вытаскивал кустарную подставку под паяльник из органического стекла и тумблером переключения на разгружающий диод, чтобы вдвое снизить мощность и паяльник не перегревался, но долго мог оставаться горячим. Но самое важное, что в чашке на этой подставке появлялась КАНИФОЛЬ!

Но про канифоль немного позже, а начинал обычно дед ремонт с того, что включал телевизор и глядя сбоку на экран крутил ручку гетеродина сзади, пытаясь обойтись просто настройкой. Делать он это мог часами. Обычно через полчаса у бабки начиналась истерика.

— Павлик! Ну сколько можно крутить одну и ту же ручку? Ну ты же видишь, что не помогает!

— Та шо ты понимаешь! Боже! Не мешай!

— Павлик! Я сейчас телевизор молотком разобью!  Я не могу, когда одно и то же делают.

— Боже! Дуры!

— Сделай первую программу, чтобы показывал! Я эти хохляцкие рожи уже видеть не могу! — это уже вмешивалась тётка, которая закончила школу золотой медалью, два университета и некоторое время проработала учительницей русского языка и литературы, пока не переболела туберкулёзом и частично не чокнулась. Особенно тётку раздражал украинский язык, но несмотря на это в 1979 семья с подачи деда почти полностью переехала из Тамбова в Ивано-Франковск, на Украину.

— Дора! Дура! Забери придурковатую! — дед постоянно путал слова "Дора" и "Дура".

После начального скандала начинался уже более серьёзный ремонт, чем просто вращение ручек настройки внутри и снаружи. В особо тяжёлых случаях дед снимал даже всю заднюю панель и от телевизора оставался один деревянный ящик с кинескопом.

Пайка сопровождалась тыканием паяльника в канифоль и это было самое интересное. Канифоль была твёрдая как камень, но лёгкая, как пластмасса и она шипела и дымила, когда в неё тыкали паяльником. Я не мог этого пропустить и лез посмотреть поближе, что делается под жалом паяльника.

— Уйди! Уйди! Это вредно! Это нельзя нюхать! — орал дед. — Дора! Забери отсюда ребёнка! Дуры такие! — Отойди! Не нюхай! Боже! Придурок такой дураковатый. Нельзя этим дышать!

Ещё я любил взять в руки канифоль и рассматривать. Она была прозрачная и вся в местах ожогов от паяльника. Но как пластмасса от жара она не воняла горелым, а только дымила и шипела. Обычно через некоторое время начиналась новая волна крика.

— Где канифоль? Заберите у ребёнка канифоль! Дуры!

— Папа! Купи ребёнку канифоль! — влезала тётка.

— Дуры такие! Зачем ребёнку канифоль? Вам всё только купи. Я копейку зарабатываю! Надо деньги не тратить! Канифоль им купи, дурам. Это денег стоит! Канифоль.

После пайки часто начиналась настройка разболтавшегося ПТК. Дед стоял позади телевизора и крутил отвёрткой настроенные стержни внутри ПТК, а тётка с бабкой смотрели, насколько хорошо настроена картинка на экране.

— На каком оно стоит канале? — вопрошал дед, уже забыв, куда он переключил ПТК.

— Сделай первую программу! — орала в ответ ему тётка.

— На каком оно стоит канале? Дура такая!

— Сделай первую программу! Я уже на на эти хохляцкие рожи смотреть не могу!

— Та на каком канале?! Дура придурковатая! Идиотка!

Я смотрел на это мероприятие сбоку, глядя, как светятся в темноте корпуса катоды ламп. Тётка это замечала и начинала меня от распахнутого телевизора отгонять.

— Лёша, отойди оттуда, там дядя Ток! Тебя ударить может!

— Нет никакого дяди Тока! Есть высокое напряжение. — в аистов, капусту, деда мороза, бабу Ягу, чертей, змея Горыныча и дядю Тока я не верил изначально.

— Правильно, по проводам идут ионы и электроны.

— Папа! Не забивай ребёнку голову! Лёша! Там дядя Ток!

— Дура такая! Уже ребёнок понимает! Что ты за дура придурковатая!

— Древние греки всё очеловечивали. Там дядя Ток! Я эту нацию хохляцкую видеть уже не могу!

— А ты кто такая тогда? Нацию хохляцкую... Боже! — дед не мог удержаться от божкания по любому поводу, а иногда и без всякого повода.

— Лёша, деда не ударит, а тебя ударит потому, что ты рядом стоишь. — уже влезала бабка.

— Я не трогаю ничего, чтобы под напряжение не попасть!

— Правильно. А тётка у нас кто?

— Дура!

— Я так больше не могу! Папа ребёнка учит гадости говорить!

— Идиотка сомашедшая!

Дальше разворачивался крупный скандал, переходящий к поиску номера канала.

— На каком оно стоит канале?

— Сделай первую программу! Я так больше не могу! — тётка запрокидывала голову на спину, тряслась и начинала верещать. — Вот! Вот первая программа!

С этими словами тётка бросалась переключить телевизор на первую программу. Отвёртка внутри ПТК не позволяла повернуть барабан, а дед начинал орать.

— Дура чёртова! Что ж ты делаешь?! Щас же отвёртка внутри сломается или ПТК! У меня же отвёртка в ПТК! Дора! Забери свою дуру! Придурка забери!

— Ну почему я дура?!

— Тебя в больницу надо сдать психиатрическую! Придурка дураковатого!

Дальше обычно шёл нечеловеческой силы скандал с криком и воплями. Орала тётка, обзывался дед, а я игрался с канифолью и тыкал в неё паяльником, глядя, как поднимается белый дым. Сейчас уже ничего этого нет, а все телевизоры уже давно, лет как десять,  вынесены на помойку, но воспоминания об их ремонте у меня остались навсегда.

Про деда и алкоголизм

Дело было в 2003 году, когда загнав на кладбище мою тётку дед по случаю получения очередных бесплатных билетов на проезд приехал к нам. Поругавшись в очередной раз и поскандалив он сел есть и, как у него было заведено, потребовал налить ему пятьдесят грамм.

Налить мы ему налили, но мама не удержалась у него спросить, что по какому случаю выпивка. Дед скривил рожу, посмотрел на дочь и на свой обычный манер спросил

— А шо такое? Я всегда перед едой пятьдесят грамм выпиваю!

— Каждый день?!

— А шо такого?

— Да это же тридцать пять с половиной литров ежегодно! Папа, ты с ума сошёл, столько пить?! Это же никто столько не пьёт!

— Та ты придурковатая! Бо-о-о-о-оже! Это же надо такое сказать! Тридцать пять литров каждый год! Это алкоголики только столько за свою жизнь выпивают! Шо ты придумываешь?!

Тут истерика с припадком приключилась даже у меня. Дед считать умел прекрасно, даже курсы трёх валют (рублей, долларов и гривен) один в другой переводил в уме, а после девяностых, с их миллионами, так и вообще сомнений в этом не было, тем более, что в молодости он заканчивал торговый техникум. Но признавать, что выпивает в год аж тридцать пять с половиной литров, то есть ровно семьдесят одну бутылку водки, он отказывался.

— Ты сколько раз в день ешь?

— Два раза, я так привык питаться.

— И каждый раз перед едой выпиваешь рюмочку?

— Да, мне для аппетита надо.

— Вот, считай, две рюмки в день, это сто граммов.

— Да, и что такого?

— В году триста шестьдесят пять дней, умножай.

— Та шо ты ко мне пристала? Отстаньте от меня!

— Ты на вопрос ответь.

— Я в день выпиваю сто грамм. Всё!

— Ну в году триста шестьдесят пять дней! По сто грамм каждый день, это десятая часть литра в день. Тридцать пять литров получается в год. Это алкаши столько не пьют! По три литра в месяц!

— Та ты придурковатая что ли? Бо-о-о-о-о-оже! Жандарм такой!

— При чём тут жандарм! Ты же сдохнешь!

— Отстаньте от меня. Бо-о-о-о-о-оже! Бедный Алексей!

Я уже учёный опытом помешательства тётки начинаю понимать, что это шизофрения или алкоголизм. Хватаем бумагу и пытаемся его заставить посчитать на бумаге задачу для пятого класса. Дед орёт, обзывается, таращит глаза и считать на бумаге отказывается и не удивительно, ведь количество такое бутылок и выпитого пугает, а опровергнуть он его не может. В крик бросает уже меня.

— У меня два высших технических образования! Ты думаешь, что я посчитать не могу, сколько в год будет по сто граммов ежедневно?!

— А ты не считай других глупее себя!

Вообще, с цифрами у деда всё было своеобразно, а ещё своеобразнее с физикой. Как-то раз я ему перевёл, что девяносто километров в час это двадцать пять метров в секунду. Дед тут же начал орать.

— Та шо ты несёшь?! Ты представляешь себе, что это за скорость? Это же двадцать метров и то страшно подумать!

— Один метр в секунду это три тысячи шестьсот метров в час, то есть три километра шестьсот метров. — пытаюсь его вразумить я.

— До шо ты несёшь?! Вы это в школе не проходили! Это в школе не проходят! Это ты по верхам нахватался, а глубоких знаний у тебя нет и быть не может! Это в институте учат!

Помня, сколько было год назад сделано классом ошибок при переводе из одной единицы измерения в другую, я пытаюсь достучаться до его сознания и начинаю объяснять.

— Это в шестом классе учат на уроках физики!

— Откуда у вас в шестом классе может быть физика?! Боже!

Как и в тот раз всё кончилось грандиозным скандалом. Я едва не расколотил свою голову об стену, чтобы только не слышать этот бред в духе тётки, мама дала деду бутылку водки, чтобы он отстал от всех и пил, сколько влезет, но только не зудел. В общем решили, что спорить с чокнувшемся от алкоголя или нажавшим алкоголизм чокнутым себе дороже и будь что будет, авось не сдохнет (и действительно не сдох). Но мы недооценили тогда способности деда создавать проблемы, но это уже другая история.

Про деда, тётку, Пушкина и Байрона

Дело было в 1989, 1990 или 1991 году, поскольку бабка была жива ещё в то время, но более точно я вспомнить не могу. Дед пришёл с работы и начал с порога рассказывать о том, что узнал в столовой.

— А ты знаешь, Зина, что Пушкин перенял от Байрона?

— Ничего Пушкин от Байрона не перенимал, он его творчеством в какое-то время увлекался и больше ничего.

Точно воспроизвести, что там тогда сказала тётка про Пушкина и Байрона я уже не смогу, но на самом деле это и не важно. Тётка закончила два университета по специальности русский язык и литература и страшно рвалась преподавать их в старших классах или в институте.

— Та шо ты понимаешь! Пушкин Байрону письма писал!

— Не писал никогда Пушкин Байрону никаких писем!

— А мне женщина в столовой сказала, что Пушкин писал Байрону письма про его творчество. Всё! И отстаньте от меня все!

Писал ли Пушкин письма Байрону и по какому поводу писал или не писал для меня что тогда, что сейчас никакого значения не имело и не имеет. Но Пушкина в этом направлении учат в учебных заведениях педагогических специальностей чуть ли не наизусть и начался новый скандал нечеловеческой силы.

— Ну сколько можно всяких дур слушать по столовым?!

— А ты не считай других глупее себя, дура такая!

— Откуда она может знать про Пушкина? Она же полуграмотная!

— Сама ты дура полуграмотная, а она в столовой работает!

— Ну и что с того, что она в столовой работает?!

— Я всё сказал! Запрячься в свою конуру и сиди там!

— Я так больше не могу! Этот папа издевается!

— Разойдитесь по разным углам! Вы сейчас ребёнка разбудите! — это уже с кухни пыталась их разнять бабка, переходя на крик.

— Вона — придурковатая! Женщина в столовой работает и сказала мне сегодня, что Пушкин писал Байрону, так в газете было написано.

— Я так больше не могу! — крик тётки сорвался на визг. Она когда орала с такой силой приседала и мелко продолжала приседать.

— Пошла вон! Придурковатая! Идиотка сомащедщая!

— Ну почему я сумасшедшая?! Ему какая-то баба сказала…

— Дура такая, придурковатая! Вона в столовой работает!

— Мало ли какой бред где напечатали! Пушкин Байрона читал!

— А я говорю, что Пушкин Байрону писал, так женщина сказала!

— Я так больше не могу! Меня этот папа с ума сведёт!

— Да ты и так сомащедщая! Дура такая безмозглая!

— Ну почему я дура?! Ему какая-то баба в столовой сказала, а он мне приходит рассказывать, что Пушкин писал и кому.

— Это ты дура сумасшедшая, а она в столовой работает!

— Павлик! Ну и что, если она в столовой работает?

— Вы не понимаете! Отстаньте от меня! Я всё сказал!

Дальше шла сложная последовательность взаимных обзывательств и воплей. Удивительной способностью деда было полное отсутствие логики в одних вопросах и безупречная логика в других. В шахматы я его мог обыграть разве что с большим трудом, но как только речь заходила о точных науках или вещах за пределом телевизоров или прочих им изученных вещей, то тут же в ход шли доводы наподобие любого бреда или кто и что сказал без оглядки на образование.

Тётка хоть и закончила два университета, но в технической области проявляла потрясающую глупость, переходящую в безграничную или просто немыслимую тупость и дед этим всегда пользовался. Он всегда и во всём старался вывести разговор на неприятную, раздражающую или неизвестную тётке тему и при первой же возможности переходил к обзывательствам, которые доставляли ему просто нечеловеческое на грани безумия удовлетворение.

Причём начиная скандал первым дед всегда через некоторое время начинал требовать, чтобы все отстали уже именно от него, при этом с неистовым упорством продолжая скандалить. Особенно это выглядело нелепо со стороны, с которой обычно его скандалы слушал я.

— Дура проклятая! Чтоб ты сдохла, гад такой! Паразитка!

— Ну почему я должна сдохнуть! Чёрт бы этих полуграмотных баб забрал! Находит себе дур полуграмотных и слушает потом!

— Этот ты дура полуграмотная и сомасщедщая! А она в столовой работает! Спрячься в конуру свою, паразит! Гад такой! Подонок!

— Ну почему я подонок! Я эту бабу топором зарублю!

— Это тебя топором зарубят! Придурка сумасшедшего!

Вопли продолжались обычно два-три часа, пока бабка не обещала поубивать их обоих сковородкой или языки отрезать.