Время и место каждого Подвига определяются Судьбой. Но если не придёт Герой — не будет и Подвига.
Цурин Арктус,
Подземный Король.
Morrowind, Besethda Softworks
Воспитание его было поставлено из рук вон плохо, и потому он был сообразителен, не жесток…
А. Б. Стругацкие,
Трудно быть богом
Слухи о новом пойманном крупном преступнике дошли до гулявшего по столице принца быстро. Слухи вообще обладают свойством распространяться быстрее, чем иногда следует. Но на этот раз их разносили глашатаи по всей столице, так что им вполне можно было доверять. Само по себе событие оказалось бы достаточно заурядным потому, что в королевстве постоянно кого-то ловили чуть ли не каждый месяц и не заслуживающим в глазах принца столь пристального внимания, если бы личность преступника на этот раз не оказалась настолько известной. Неудержимое любопытство извело его быстро — надо было бежать за разрешением посмотреть на преступника к папочке.
Папочка был занят важными государственными делами, то есть мутной и малополезной перепиской со всеми, с кем только можно, и заверениями в уверении о лучших намерениях и прочей туманной межгосударственной бредятине. Рядом крутились несколько высших советников, изображая высокую занятость и живейшее участие во всём происходящем.
— Твой любящий сын и будущий наследник приветствует тебя! — согласно придворному порядку поздоровался принц.
— Здравствуй. Тут пришла впечатляющая новость, которая тебя, несомненно, порадует. — ответил довольный король.
«А с чего тут удивляться?» — подумал принц про себя. — «Король узнаёт всё первым, точнее, он так думает. Значит, придумывать веский повод ему для того, чтобы посмотреть на пойманного сегодня преступника, уже не надо. Хорошо.»
— Мы изловили того самого преступника, который держал в страхе всё наше королевство Елмаденвинал. Он ускользал от нас каждый раз, когда был уже почти в наших в руках, но теперь повезло нам: сыщики, стража и наёмники поработали на славу и поймали его, что самое ценное, живьём! Сегодня уже был показательный суд, а завтра, при большом стечении народа, будет особо суровая казнь, чтобы все видели, как у нас в королевстве поступают с потерявшими всякий страх нарушителями законов и врагами королевства, его народа и королевской власти.
Принц преисполнился гордости за отца. Он любит поговорить, но возразить нечего — действительно праздник. Принц, не без напряжения памяти, вспомнил, кого недавно четвертовали на главной площади при большом стечении народа и всеобщем одобрении. Та удалая парочка успела вырезать небольшую деревню меньше, чем за ночь. Объяснить, зачем они сделали это ради всего лишь нескольких мешков муки, небольшого куска вяленого мяса и, как это позже выяснилось, почти пустого бочонка поганенького пива, они так и не смогли. Точнее, смогли, но лишь тем, что им захотелось поесть пирогов с мясом и запить пивом. Купить еду и выпивку на рынке они, видимо, не догадались.
В прошлый раз он опоздал на допрос и суд и успел только посмотреть на казнь. Но сейчас было совсем другое дело. Что бы там ни говорил серьёзный папа про вечное обучение управлению государством, но лучше обучения на практике никто ещё ничего не придумал. Только, в отличие от многих других нудных занятий, тут есть возможность пообщаться в живую с выдающимися полулюдьми, а если вдуматься, то и вообще с нелюдями. Такие уроки принц очень любил. Это не заупокойные наставления нанятых отцом священников, шаманов, учёных, иногда неотличимых от шаманов, советников и прочих образованных людей королевства. «Надо будет ещё при удобном случае с палачами в пыточных поговорить. Наверняка любопытные вещи от них можно узнать.» — подумал он.
— Дэанев, как ты уже знаешь, я тебя как можно больше и очень старательно готовлю к будущему царствованию. Ты уже достаточно знаешь и умеешь, поэтому теперь можешь попробовать сам допросить пойманного недавно преступника Хоншеда и воочию убедиться, чем и почему преступники заслужили свою страшную неизбежным наказанием участь. Вместо того, чтобы стать верными подданными, они занимались воровством, подстрекательством к восстаниям, убийствами, разбоями, нападениями на людей и прочими гнусностями. Если у тебя возникнут вопросы, можешь узнать всё необходимое у моего советника по безопасности Шинхара или прямо у меня, если вдруг советник не сможет на них тебе ответить. — король ехидно улыбнулся — Но это вряд ли, поэтому я очень его ценю, и тебе советую.
— Желает ли достопочтенный принц допросить Хоншеда в пыточной? — с подобострастием осведомился Шинхар.
— Нет, господин советник, пока нет: я ещё не решил окончательно, стоит ли сразу приступать к допросу с пристрастием или сначала попытаться просто поговорить и посмотреть, будет ли он отвечать на мои вопросы без посторонней помощи. — на всякий случай откладывая предложение советника на потом, ответил принц, больше стараясь избавиться от лишних ушей.

В камере без окон было темно и единственным источником света был факел в руке принца. На голом полу сидел человек… Принц увидел в стене место для факела и освободил руки. Человек со звоном и лязгом опутывающих его цепей попробовал пошевелиться. «Даже окорок так не обматывают… — подумал принц при первом же взгляде на заключённого. — И как теперь его допрашивать, если он даже говорить не может?»
Вид у Хоншеда был действительно жалкий и вызывающий ужас: руки были завёрнуты за спину и обвязаны цепью, перекинутой через шею к загнутым назад ногам; на лицо была надета железная маска и прикреплена цепью вокруг затылка; язык был вытянут наружу через щель в этой маске и зажат с двух сторон чем-то похожим на маленькие железные колодки; в дополнение к ним по краям щели в рот входили деревянные клинья между зубов, как можно было догадаться — в итоге всё было сделано так, чтобы связанный преступник не мог пошевелиться вообще, даже языком или челюстью пошевелить не мог.
Принц вспомнил, как ему рассказывали о том, что некоторые осуждённые на казнь заглатывали или откусывали язык и умудрялись так задохнуться или захлебнуться кровью, спасаясь от казни. «Ага! Так вот зачем нужны эти все колодки на языке и клинья во рту!» — озарила его ум быстро подоспевшая догадка. Только непонятно, как его в таком состоянии допрашивать?
— Снять с него маску! — крикнул, насколько было уместно громко, принц, чтобы его точно услышали за дверью.
— Как изволит принц. — ответили снаружи. Лязгнул засов и в дверь вошел стражник, звеня ключами на ходу.
— И это непотребство с языка у него тоже уберите. О чём вы думали, пока я сюда шел? Могли бы и сами догадаться!
— Не гневайтесь, господин: мы хотели, чтобы Вы увидели всё, как было с самого начала, без нашего вмешательства. Мы хотели, чтобы всё было, как Вам захотелось бы увидеть самому, без всяких предварительных приготовлений.
— Ну ладно, ладно, я понял: вы хотели, чтобы я посмотрел всё полностью и ничего не пропустил. Я не злюсь — вы всё сделали правильно. — торопливо исправил положение принц.
Пока он слушал объяснения начальника охраны тюрьмы, с головы заключённого уже сняли все причиндалы и вся охрана, кроме своего начальника, убралась немедленно за дверь. Сам начальник вышел последним с низким, угодливым поклоном.
«Шустрые, — подумал принц. — даже дверь закрыли без отдельного напоминания. Теперь можно и заключённого сколько надо подопрашивать: никто не мешает. Подслушивают, правда, но это уже неизбежное явление.» Он мельком посмотрел на заключённого и его слегка передёрнуло, по спине пробежала едва заметная дрожь: ничего такого увидеть он совсем не ожидал…
Хоншеду было на вид лет шестнадцать, почти как самому принцу, и внешне он выглядел совсем не как все предыдущие преступники, которых принц видел раньше: ни перекошенного лица и оскаленных зубов, как часто выглядели разбойники; ни смазливой мордахи, как часто бывало у жулья разных пошибов; ни умильно детского выражения лица, какое часто встречалось у разнообразных малолетних ублюдков и выродков… В общем: ничего из того, что можно было увидеть обычно.
В мерцающем свете факела на принца живыми, весёлыми глазами смотрела хорошенькая умная мордаха со светлыми, но немного рыжеватыми, слегка вьющимися и растрёпанными волосами. Принц даже слегка оторопел от увиденного. «Никогда не видел преступников с такими лицами. Встретил бы на улице и ничего подозрительного не подумал бы. Ну да, внешность бывает обманчива до предела. — успокоил себя Дэанев. — Чтобы войти в доверие нужна располагающая внешность. Все притворяются безобидными, а если ещё и внешность соответствует…»
Заключённый двигал челюстью и разминал во рту язык, от этого вид у него был улыбающийся и кривляющийся. «Как бы не укусил. — пронеслось в голове у принца. — Впрочем, глупость: при таком количестве цепей он даже встать не может.

Принц призадумался: до него начал постепенно доходить смысл происходящего. «Так вот почему казнь уже сегодня была назначена сразу на завтра и допрос прошел так быстро, что ему не удалось на на него успеть, а он пошёл во дворец почти сразу. Действительно: зачем допрашивать преступника, если обвиняемый сразу всё признал? Тогда не совсем понятно, что я здесь делаю? Видимо, просто практикуюсь. Да, папа — человек великого ума, раз придумал такую хитрость.» — размышлял он.
— Разница есть, причём огромная: ты на допросе мог хотя бы ради спасения своей никчёмной жизни попытаться доказать свою невиновность. Или ты не догадывался о последствиях?
— Чем доказать? Кому? Людям, которые не слушают? Или тем, кто хочет услышать на допросе только мои признания вины и больше ничего? Тебе когда-нибудь причиняли боль?
— Ээээ… Мммм…
Принц попытался вспомнить: случаев было не очень то и много и явно не примеров истязания. Оружием на занятиях его били, с лошади он падал, бился, ушибался, но это не в счёт…
— Вот именно.
— Я — принц! Меня не пытают — пытают преступников на допросах и подозреваемых в преступлениях. Так принято.
— Вот и радуйся своему счастью, а я не стал портить себе последние часы жизни, тем более, что их осталось не так много. Вдобавок, я очень плохо переношу боль, особенно сильную — всё равно меня бы заставили сознаться во всём на допросе без разницы от правды: виновен я или нет. Какой смысл?
— Ты виновен и признался. Тебя поймали за совершенные преступления. Какие доказательства ещё могут быть нужны?
— Хорошо, я виновен и не отрицаю этого. Давай теперь я просто предложу тебе изучить все обстоятельства с другой стороны. Что произойдёт, если вы допустите ошибку.
— Какую?
— Допустим, что вы ошиблись и схватили бы вместо меня просто невиновного постороннего человека.
— И сейчас ты скажешь, что ты и есть этот человек?
— Нет. Я — не этот человек, а вы бы вместо меня поймали другого, просто похожего на меня или что-то в этом роде.
— И что?
— Как бы он доказал свою невиновность?
— Он бы сказал, что невиновен и доказал это.
— Как?
— Призвал бы в помощь свидетелей.
— А если свидетелей нет? Или ты не всё время на виду? И ночью никто не следит за тобой, разве не так?
— Тогда…
— Тогда на допросе под пытками через час, два или через день сознался бы кто угодно, лишь бы всё это прекратилось.
— Я понял, о чём ты хочешь сказать мне: ты предлагаешь прекратить пытать на допросах для того, чтобы облегчить жизнь преступникам. Закономерно, что ты им сочувствуешь.
— Нет.
— Не понял. Ты только что доказывал, что пытка не приносит нужных и справедливых признаний. Разве не так?
— А я не знаю — в этом всё дело. Если под пытки попадёт преступник и выдаст всех своих сообщников, то это хорошо, но если невиновный признает себя виновным — это плохо, а кто из них есть кто заранее неизвестно: на людях не написано.
— И тогда что правильно? Пытать или не пытать?
— Ничего. Надо придумать что-то новое вместо пыток для того, чтобы в итоге разница обнаруживалась между виновным и невиновным, а не все во всём сознавались одинаково.

Принцу действительно было весьма любопытно. «Это что же надо было натворить, чтобы так влипнуть при таком уме? Он даже не глупее меня. Он же не дурак, не слабоумный и не сумасшедший. Говорим уже не один час — я даже за разговорами не заметил, как пролетело время. Девушки любят — хорошенькая мордаха тому наглядное доказательство. Проиграть всё в долг или просто залезть в огромные долги он точно не мог: не такой дурак, совсем не дурак. Как же вдруг его так занесло?»
— Ты драться умеешь? — спокойно спросил Хоншед.
— Конечно, я же принц, меня учат сражаться, как подобает будущему королю. Король должен уметь в совершенстве…
— Да ладно, я верю, не продолжай. Сейчас мы проверим, как и чему тебя так долго учат. Ударь меня кулаком.
— Куда? Ты весь в цепях! Или ты хочешь уговорить меня, чтобы с тебя их сняли? Я не попадусь на такие уловки!
— Не надо — пусть будет посложнее. Бей в голову.
— Понятно: ты хочешь хитро подставиться головой, чтобы я тебя случайно убил и тем самым избежать казни?
— Так просто её не избежишь. Для начала бей слегка.
Дэанев почувствовал, что задета его не очень большая, но всё же существующая гордость: он дрался довольно часто с ровесниками, причём весьма успешно. Папа считал, что детям это полезно и вырабатывает в них крепость и упорство духа. Порой не один сын придворного ходил в наставленных принцем синяках, впрочем, и ему самому тоже доставалось. Но победа оставалась почти всегда за ним: ему поддавались, принц нисколько в этом не сомневался, но не очень, чтобы он этого не заметил. Побитые принцем ровесники тоже в обиде не были: привлечь к себе внимание короля — это стоило любых синяков.
Дэанев легонько ткнул Хоншеда сбоку в челюсть.
— Это слишком слабо: я даже ничего не почувствовал. — раздосадовано сказал тот и стиснул челюсти.
Принц ударил посильнее.
— Снова слабо.
Принц ударил так, что почувствовал боль кулаке.
— Вот сейчас уже немного в голове зазвенело.
«Ничего себе! У него в голове немного зазвенело. Да таким ударом я почти любого сбивал с ног!» — ужаснулся принц.
— И ты всё так же уверен, что умеешь драться? — ехидно спросил Хоншед. — С оружием ты так же обращаешься?
— Принцу не требуется…
— …потому, что у него есть многочисленная охрана и так далее? — перебил его заключённый, но расстроенный Дэанев даже не почувствовал раздражения от этого. — Еду ты тоже сам себе готовишь? Как тебя ещё до сих пор не отравили?!
Да, тут он действительно прав так, что не поспоришь: папа часто говорил, когда он ленился или не хотел заниматься борьбой и овладевать оружием, что лучше него самого его никто не защитит. Папа опять оказался и в этом прав!
— С оружием я тоже обращаюсь неплохо. — теперь уже не очень уверенно скорее пробормотал, чем ответил принц.
— Я даже догадываюсь, насколько. Если хочешь, то могу напоследок тебя научить, как наносить и выдерживать удары.
— А какой тебе смысл меня всему этому сейчас учить? На помилование рассчитываешь? Признавайся!
У принца появились очень странные подозрения: как-то не укладывалось никоим образом всё происходящее в общепринятую картину и, вообще, выглядело странно; вдруг ни с того ни с сего преступник начинает помогать властям — налицо начинает прорисовываться некий скрытый умысел. Но какой?!
— Прямой: предоставленные самим себе события обычно развиваются от плохого к худшему. Ты намного лучше других и добрее многих, тебя окружающих людей. Если ты выживешь, то жизнь станет лучше. Может быть. Я не знаю, сколько ещё понадобится таких, как ты, чтобы хоть что-то изменилось к лучшему.
— Ничего себе заявление! Я буду жить и так! А вот с тобой вопрос решится очень даже скоро. Или ты сомневаешься?
— В этом я как раз нисколько не сомневаюсь, но вспомни мои слова, когда тебя отравят, зарежут, пристукнут или задушат в каком-нибудь потаённом или самом тёмном углу дворца.
— Во дворце нет никаких тёмных… — принц неожиданно и внезапно замолк: его поразила страшная догадка о Хоншеде.
А откуда вдруг у него такая осведомлённость? Кого попало во дворец не пускают! А тем более туда не пускают разыскиваемых преступников, к тому же известных по всему королевству.
— Ты никогда не был во дворце! — начал было принц.
— А ты спал под зелёным клетчатым одеялом с голой задницей! Ты её даже наружу выставил — так раскрылся!
— Да я всегда сплю голый, потому…
Откуда он мог это узнать?! Про моё клетчатое одеяло. Кто и как спит, ещё можно было догадаться, угадать, просто могло, в крайнем случае, быть совпадение, а вот цвета одеяла…
— С наполовину открытой дверью!
Будьте вы прокляты, все придворные! Меня же зарезать в собственной постели могли во сне! Куда охрана смотрела?! Это называется охрана дворца: неизвестно кто проникает во дворец и видит наследного принца под одеялом за незапертой дверью. Всё: теперь проверять буду сам лично, никому доверять нельзя, только сам… Подождите, а этот что мне только что говорил?
— Ну хорошо, я ничего не потеряю — попробуй научить. — принц пытался хоть как-то скрыть волнение: Хоншед подал ему очень серьёзный повод забеспокоиться.
— Делай тогда всё, что я буду говорить.

Принц глубоко задумался. Мысли роились в голове и путались неимоверно. Самое ужасное заключалось в том, что Шод был прав. Нэв и раньше догадывался о том, что ему, как принцу, да ещё и наследному, всегда будет грозить опасность: его будут пытаться отравить, убить, похитить. Но при этом он вообще никогда не думал, что это будет настолько легко сделать, как ему только что пришлось убедиться! Опасность вблизи ощущается гораздо сильнее, чем на расстоянии. Одно дело — это воспринимать опасность вдалеке, отдалённо, в невидимом представлении, а другое — столкнуться напрямую с ней лицом к лицу.
Пусть Шода не нанимали для его убийства. Пускай здесь и сейчас против него нет заговоров. Но кто сказал, что завтра они все не появятся? Раз всё так легко и просто можно подстроить. Кто мне тогда друзья? Кто у меня тогда враги? Сколько раз, где и кому я перешел дорогу? Есть ли у меня друзья? И друзья ли они? Кому я нужен? От любой дружбы с принцем всегда много пользы. Похоже, что пока один только Шод и помогает мне бескорыстно по своим непонятным замыслам, за какие-то мои, мне даже неизвестные, заслуги. Хотя, если вдуматься, то не совсем бескорыстно: надеется шкуру свою спасти. Кстати, о шкуре…
— Скажи, если ты такой умный, так хорошо дерёшься и, я в этом даже не сомневаюсь, так же хорошо владеешь оружием, то как же тебя тогда поймали? — задал он Шоду вопрос наобум, рассчитывая узнать хоть что-то полезное.
— В этот раз меня перехитрили, поэтому и схватили. А до этого тоже много раз могли, но мне каждый раз удавалось или скрыться, или отбиться. У меня после всех этих боёв и схваток на теле остался не один шрам. Если не веришь, могу показать.
— Покажи! Я хоть посмотрю, чем ты раньше отделывался.
Шод снял тюремную рубаху из мешковины. От зависти Нэв даже прикусил язык. Шрамы действительно были, правда, мало и неглубокие. Вот один через грудь на живот. Вот один от узкого наконечника стрелы. А здесь наложились несколько шрамов от когтей или зубов, а может быть, и того и другого. Но зависть вызывали не шрамы: их что на стражниках, что на солдатах принц насмотрелся достаточно. Зависть вызывало то, на чём были эти шрамы! Шод казался немного пухлым и толстоватым для своего возраста, но под местами попорченой кожей просматривались в некоторых местах очертания очень крупных и хорошо развитых мышц, да таких, что не у каждого взрослого увидишь.
— И ты хочешь мне сказать, что эти мышцы так развились от простого махания руками? — усмехаясь и водя пальцами по телу Шода спросил Нэв. — Сколько же тебе лет, если честно?
— Это у меня так мышцы развились от махания оружием, ношения больших камней, таскания тяжёлых брёвен и ежедневных упражнений до умопомрачения и полного изнеможения. Но, скорее всего, это выросло бы и само, а я просто помог. Если бы я сейчас не попался, то через несколько месяцев благополучно дожил бы до семнадцати лет в очень хорошем состоянии.
«Больше не пропущу ни одного занятия по атлетике. — не прекращая вблизи разглядывать Шода, подумал принц. — Хочу также выглядеть — на зависть всем. За два года успею развить у себя мышцы не хуже, к тому же кормят меня лучше.»
— Только всё это уже никому не нужно. — мрачно продолжил Шод. — Меня завтра на площади насадят задницей на кол и выставят на всеобщее обозрение под всеобщее одобрение и ликование. Потеха у них будет очень долгой. Правда, возможно, что и нет: сейчас у меня руки развязаны и я могу свернуть себе голову. Тогда им придётся развлекаться уже с моим дохлым телом. Жалко, что тебе в таком случае несдобровать.
— Почему?
От нарисованной Шодом картины своего скорого будущего у принца по спине пробежал холод: ему было уже очень жалко Шода и расставаться так быстро с ним совсем не хотелось. Все ранее совершённые Шодом преступления уже как-то не бросались в глаза. Не попасть бы ненароком под влияние: папа меня предупреждал. Преступники обладают часто сильнейшим обаянием. Надо стараться держать себя в руках. Если бы не обстоятельства, то из Шода получился бы очень хороший друг, в котором он сейчас как раз нуждался очень сильно. Если вдуматься, то таких друзей у принца не было никогда и вряд ли ещё будут. Именно такого друга ему всегда и не хватало, а теперь, когда он его нашел, то, волей судьбы, оказывается, что так ненадолго! А что значит нашёл? С Шодом они вообще никакие не друзья. Во всяком случае, друзьями точно быть не могут. Вот если бы Шод был не государственным преступником, а просто человеком, ну хотя бы, мелкого дворянского или купеческого происхождения… Вот мы тогда бы… Впрочем, никакие «тогда бы» сейчас мной не рассматриваются ни в каком виде. Вывод: Шода пока надо спасать, а потом разберёмся и посмотрим: что к чему, как и почему. Друзья порой бывают нужны и среди государственных преступников. Может, мне от него польза огромная будет.
— Потому, что ты испортишь своему народу всё зрелище, а своему папе — яркий пример образцово-показательной справедливости его суда. И от этого папа не обрадуется точно: я бы на его месте не обрадовался. — улыбаясь ответил Шод.
— Я схожу сейчас к отцу. Должно быть, уже почти утро и он скоро будет заниматься делами у себя в приёмной. Может быть, мне удастся уговорить его или отменить всё, или, хотя бы, отменить или подольше отсрочить смертный приговор. — серьёзно и угрюмо произнёс принц, развернулся и направился к выходу.

В камере ничего не поменялось: Шод ходил из угла в угол, с явным нетерпением ожидая возвращения Дэанэва.
— С королём глухо: я только что с ним поговорил и он мне ответил, что не поменяет своего решения и ни за что не пойдёт ни на какие уступки даже мне — любимому собственному сыну. Он считает, что я, как будущий король, должен вырабатывать в себе твёрдость и стойкость, а твоя казнь этому поможет.
— Он прав.
— Я понимаю, что прав, но я с этим не согласен: король не должен так мыслить, сугубо руководствуясь только интересами государства. Это неправильно. Король должен учитывать всё и чувства людей в том числе. Он хочет меня расстроить? Почему я должен потерять своего единственного друга? Что изменится от сохранения тебя в живых? Какие государственные интересы пострадают? Какая незыблемость государственных законов или положений пошатнётся? Кто и когда их придумал, эти законы, и кто их ни разу не нарушал? Возможно, ты совершишь такое, что по сравнению с этим все твои преступления померкнут. Что ты там такое натворил, что на тебя так взъелись?
— Многое. Ты ищешь справедливость, а её не существует.
— Нет, существует! Она есть! Я в этом уверен!
— Только своя и у каждого.
— Значит, моя уже со мной. Будем отсюда выбираться, как сумеем. Предложения хоть какие-то есть, как отсюда выйти?
— С боем не прорвёмся.
— Это я и сам знаю — придумай хитрость.
— Переодеться не получится: мы даже отсюда не выйдем. Но в лицо меня мало кто знает. Надо, чтобы все подумали, что я нахожусь в совершенно другом, а не там, где они стоят, месте и меня охраняют не они. Тогда стражники не будут смотреть на лица так внимательно. Вот и подумай, как это сделать.
Нэв уже знал, что ему делать. Король думает, что Хоншед в камере ждёт казни. Значит, надо начальнику охраны сказать, что сейчас он отведёт Шода к, допустим, королю. Но заключённый будет, как полагается в таких случаях, отправлен туда под охраной. Как прогнать охрану? Все ли охранники знают Шода в лицо? Тюремные точно знают, а дворцовые — вряд ли.
Для начала, надо бы его притащить к себе: там уже будет хорошо мне знакомый дворец, а не тюрьма. Дворцовая стража охраняет не заключённых, а кого ей положено. И я из рассказа моего нового друга даже знаю теперь, как охраняет! Нэв тут же вспомнил рассказ Шода. Надо будет, кстати, его потом расспросить: на самом деле он это видел ночью или просто придумал и ему повезло угадать? Подождать, пока у дверей сменится один или два раза охрана Шода и можно будет выбираться…
Глупость! Безумие! Тупица! Да времени же нет ждать! Ему надо, чтобы всё можно было сделать быстро. Надо, чтобы даже мысли не возникло, что с ним уходит не Шод! В смысле Шод… В смысле, что… А вот это мысль! Вот это замечательная мысль! Он же может привести к себе, сколько хочет народу: имеет полное право и никто не возразит. С Шодом они совсем не похожи, но есть же похожие морды! Пока разберутся, будет уже поздно. Теперь оставался маленький вопрос, который мог стать совсем не маленьким: где найти похожего на Шода парня?
Опять глупость придумал! Похожего на Шода сразу же примут за Шода! Бред получается полный. Надо найти сразу, одновременно похожего и непохожего парня: чтобы, когда он вошел, то был похож, а когда вышел — не похож. То есть наоборот… И да, и нет. Или да. Запутался. Да, вот именно! Мне сначала надо, чтобы он был на Шода мало похож, а потом уже, когда никто не будет видеть, Шода сделать как можно более похожим на него: лицо и волосы можно подкрасить, а одежду поменять; щёки надуть или ваты за них напихать побольше. Для потёмков сойдёт.
— Я всё придумал. Сейчас мы идём ко мне под охраной во дворец: там я прикажу тебя отвести в мою комнату.
— А если не получится?
— Проживёшь на пару часов больше. — принц был очень серьёзен. — В крайнем случае, у меня есть чем отбиваться до смерти. Умрёшь с оружием в руках, как мечтал.
— Ну это уже лучше. — улыбнувшись ответил ему Шод.
— Проводите нас в мою комнату! — крикнул принц громко, чтобы его точно услышали стражники за дверью.
Дверь открыли почти сразу и под охраной из восьми стражников они прошли прямиком из тюрьмы до комнаты принца. На пути не встретился никто из тех, кто мог бы испортить задуманное. Желающие были: должны были быть. Волнение нарастало. Стражники остались охранять входную дверь снаружи. Когда за принцем захлопнулась дверь, они остались вдвоём. Стражники с назойливыми вопросами уже не лезли: видимо привыкли. Это хорошо, наверное хорошо.
— Посиди в дальнем углу на стуле тихо. — начал Нэв. — Я пока поищу на время тебе замену — кого-нибудь с подходящей внешностью. Когда выберемся, то выведу и его. Так что можешь не волноваться потом за погубленные жизни.
— Я понял, только не ошибись. — перебил его Шод.
— Постараюсь. Вперёд и с молитвами!
Принц вышел из комнаты и обратился к страже.
— Стеречь заключённого здесь! Не вздумайте упустить его до моего прихода! Сейчас я приведу одного своего приятеля на него посмотреть: я уже пообещал ему, а я никогда не лгу. Мне в таких случаях подобает, как принцу и будущему королю, всегда и во всём держать своё слово. Приступить к выполнению!
Речь произвела впечатление: четыре стражника стали стеной перед входной дверью, а остальные четверо — напротив у стены. Теперь никто не сунется — можно действовать.

Принц той же дорогой пошел в город. Он так же спокойно прошел через ворота, потом во дворец в свою комнату. Стража продолжала нести усиленную охрану. Парень ходил по комнате с рассеянным видом, рассматривая вещи.
— Пошли со мной. — позвал Нэв.
— Как прикажете, Ваше высочество. Буду рад услужить.
Они вышли за дверь. Стража немного удивилась: один из офицеров даже неуверенно задал принцу вопрос.
— Но Ваше высочество, как такое возможно? Этот человек совсем недавно вышел с Вами. Когда он успел вернуться?
— Это был Хоншед. Я сам отвёл его в тюрьму. Он говорил мне о таких вещах, которые представляли собой слишком важную тайну, чтобы говорить об этом в присутствии посторонних, даже стражи. Уши есть и у стен в каждой комнате. Вы же не хотите, чтобы ненароком подслушанный разговор помог скрыться какому-нибудь государственному преступнику?
— Ни в коем случае! Ваше высочество проявило исключительную мудрость и смелость! Мы теперь свободны и отправляемся дальше исполнять свои обязанности в дворцовой тюрьме.
О каком государственном преступнике только что говорила стража? — испуганно спросил парень, когда они отошли.
— Они опять всё перепутали. Они всегда всё путают. Как у них только получается так всё перепутать?! Сегодня утром я допрашивал в тюрьме одного заключённого, а охрана его почему-то решила, что сейчас он вместе со мной находится в моей комнате. — быстро исправил положение Дэанев.
— А куда мы теперь идём?
— К старой конюшне. Кратчайшим путём.
Недолгое путешествие с парнем прошло гораздо быстрее и намного проще, чем с Хоншедом. Городские ворота остались позади, а старая конюшня за возвышением приближалась шаг за шагом. Шода нигде не было видно. Принц, подойдя поближе и стоя уже почти у самой конюшни, в недоумении оглядывался по сторонам. Его начинало понемногу охватывать беспокойство.
— Я здесь. — прямо за спиной раздался голос Хоншеда.
— Подкрадываешься как… — дёрнулся принц.
— Я знаю. Отпусти парня в город.
— Ну вот и всё: ты свободен. Иди обратно в город или куда захочешь. И никому не рассказывай о том, что сегодня было! — строго сказал принц притихшему от страха парню. — В моём королевстве даже у стен есть уши! Да и во всех прочих тоже.
— Был рад услужить Вашему высочеству. — ответил оробевший до бледности парень и быстро пошел обратно в город.
— Ну вот мы и выбрались. Почти. — радостно сказал Шод.
— Почему почти? — с недоумением спросил Нэв.
— Потому, что, возможно, через несколько часов нас будет искать вся королевская стража, поднятая по тревоге, и хорошо, если не верхом. Во всяком случае, меня.
— Значит, мы первыми сядем на лошадей и, когда это случится, будем уже далеко. — соображать принц учился быстро.
Лошадей купил сам принц. На всякий случай, чтобы судьба не сделала подлость под самый конец, Хоншед не пошёл на конюшню: там часто крутилась королевская стража и можно было провалить всё в самом конце, чего делать совсем не хотелось. Уже через час лошади несли вскачь их обоих в направлении то городов, то самых безлюдных краёв королевства; то по дорогам и полям, то без дорог и по зарослям. Где-то в глубине сознания принц понимал, что за такие дела отец рад не будет, но это его сейчас мало беспокоило: как-нибудь обойдётся. В конце концов, он оправдание себе за несколько дней придумает.
— Нэв.
— Да-да.
— От всей души благодарю тебя за то, что ты проявил обо мне такую огромную заботу и спас мою задницу от незавидной участи. Я уже думал, что на этот раз мне точно конец.
— На этот раз? — оторопев переспросил с нескрываемым удивлением Нэв. — А были ещё и другие?
— Были, причём не раз.
— Потом расскажешь мне о приключениях своей задницы, хотя, свою задницу я уже отбил: мы несёмся как одержимые по лютому бездорожью больше часа. Долго ещё будем ехать?
— Ничего, скоро доберёмся до убежища: есть неподалёку одно гиблое место — можно будет сейчас там переночевать как раз, а потом, утром, двинуться подальше от столицы.
— Ночевать ещё рано: даже вечера ещё нет.
— А мы не доберёмся туда быстро. Сегодня после полудня или вечером будет хороший переполох в столице, а может быть и раньше, когда меня стражники в тюрьме хватятся.